Брестская тюрьма «На Бригитках» в книге В.Н.Никитина
Это недоброй славы заведение размещалось в стенах бывшего Бригитского женского монастыря на территории Брестской крепости, отсюда и обиходное название – «На Бригитках».
Первоначально тюрьма создавалась для участников восстания 1863 года, затем в ней размещалась военно-исправительная рота, далее она была пересылкой с дальнейшим маршрутом на каторгу и ссылку. В ней некоторое время посидел даже Ф.Э.Дзержинский. А при Польше здесь был промежуточный пункт в Березу-Картузскую…
Но вернемся вспять – в начало 70-х гг. XIX века, когда в старинном монастырском здании вздыхала о воле военно-исправительная рота под началом подполковника Михаила Михайловича Саврасова, героя Севастополя, человека весьма гуманных взглядов и настроений. В один из дней 1872 года к нему в роту прибыл правительственный чиновник для особых поручений Виктор Никитич Никитин, к тому времени автор книги «Жизнь заключенных», посвященной острожному быту.
В России он был, по сути, первопроходцем темы пенитенциарных заведений, серьезным исследователем проблем арестантства. До Брест-Литовска он уже побывал в Рижской, Динабургской, Новогеоргиевской военно-исправительных ротах, после нашего города направился в Бобруйскую крепость. Его исследовательская работа вышла затем отдельной книгою «Быт военных арестантов в крепостях» (1873), где содержится обширная глава о брестских сидельцах. Предлагаю вашему вниманию ряд фрагментов из нее.
«Варшавский поезд железной дороги прибыл в Брест в сумерках. От станции до города версты две. Народонаселение города состоит почти исключительно из одних лишь евреев: их насчитывают до 25000 человек. Извозчики тоже евреи. Поехав с одним из них в город на простой телеге, мы были удивлены двумя обстоятельствами: общественного освещения не было, а всякий прохожий и проезжий освещал себе дорогу собственным, в руках несенным, или везенным фонарем, да сплошною грязью, образовавшейся от дождя…
Едва мы поместились в сквернейшем номере корчмы, как нас осадила толпа факторов с предложениями: кто разведать о чем угодно, кто посредничать при покупе, продаже чего бы то ни было, а кто с вопросами: «цаво пан хцеть?» На расспросы, что побуждает их именно факторствовать, все они отвечали одно и то же: «болсе зить нецем». Впоследствии мы убедились, что они правы: производительности никакой нет, и масса евреев целый день бегает из города в крепость (версты 3 в один конец) за какие-нибудь 5-10 коп., на которые содержат семейства в 6-8 человек…
Здание, занимаемое исправительною ротою, до 1830 года было женским монастырем «Бригиток», потом, по закрытии монастыря, в него поселили 2 крепостные арестантские роты, а по преобразовании их в исправительные – последняя тут и осталась. Здание это каменное, 2-х-этажное, с трех сторон огорожено высоким деревянным частоколом. На чистом, песком усыпанном дворе, были: влево – близ частокола – обеденные столы и рядом каменная, недавно построенная кузница; вправо, возле казармы – два деревянные отхожие места (вместо них возводились, при нас, новые, каменные, сзади казармы), гимнастические принадлежности, машины: парильная – для сушки леса и жестяная – для чистки картофеля; там же сарайчик для сушки белья. Входов в казарму три: прямо – в мастерские, влево – в арестантские помещения, а вправо – на кухню. Лестницы, ведущие в верхний этаж, подоконники, чаны, бочки для воды, которую возили на лошадях из реки, ведра – все это было выкрашено малиновою краскою, т.е. цветом тюремного и судебного ведомств…
Открылась исправительная рота 23 декабря 1867 г. Жили арестанты по разрядам: исправляющиеся – в бывшем монастыре, а испытуемые – в пристроенном к нему очень давно уже здании. Пол в нижнем этаже монастыря из плит, а потолок подперт балками. Всех камер в обоих разрядах было 4. В спальной камере в углублении был помещен иконостас, возле которого отправлялось богослужение. Нары везде сплошные; человек на 5, 10, 15 и более, и посреди комнаты и по стенам, вокруг; на нарах так же, как в других ротах, лежали соломенники, одеяла, подушки и полотенца.
Вследствие недостаточности помещения народ был сгущен, и хотя по уходе людей на работы растворялись окна и двери для очистки воздуха, но вечером, когда они возвращались домой – воздух был ненормальный…
Мастерские помещались: в нижнем этаже пристройка – столярная, токарная, колесная и бондарная, а в куполе бывшего монастыря (сделанного третьим этажом) – портняжная, сапожная и люди, плетшие корзинки, щетки. В этой мастерской, по недостатку окон, рано темнело, а потому там зажигали огни в то время, когда на дворе еще было совершенно светло.
Карцеров в обоих этажах имелось по 12. Деревянная ротная баня находилась впереди казармы, наискось караульного, деревянного же домика. Канцелярия роты была расположена сзади казармы, за оградою, в деревянном же домике, рядом с которым были цейхгауз, кладовые, где хранилось в отличном порядке казенное и арестантское имущество.
Никто из начальствующих в ротной казарме не жил: перекликались, выслушивали приказ по роте о всех случаях, происшедших в течении минувшего дня, и действиях, назначенных на следующий день, и в 9 ложились спать.
Воскресные и праздничные дни отличались от будничных тем, что по уборке, утром, казармы – все слушали молебен, учились: до обеда – грамоте, после обеда – фронту, гимнастике, опять грамоте и затем, отдыхая, чинили свое имущество, ежели у кого что расхудилось…
Рота располагает огородом в 5610 квадр. сажень. (Далее в книге размещена таблица снимаемых с огорода урожаев овощей. – Н.А.). Варилась пища для унтер-офицеров и для арестантов в одной и той же кухне, только в разных котлах; офицеры ели, по собственному усмотрению, что хотели, за причитавшиеся им кормовые, а из арестантов назначались ежедневно люди, по очереди, в помощь каптенармусу, наблюдать, чтобы все определенное количество припасов действительно шло по принадлежности, и за малейшее отступление дежурные отвечали; если же они оказывались бессильными удержать порядок – имели право безбоязненно заявить о том дежурному офицеру и даже присутствовавшему всегда, утром и вечером, в роте самому ее начальнику, что иногда и делали. Доверием этим арестанты сильно дорожили, потому что этим возвышалось их нравственное достоинство, да и пища их всегда была хорошая.
Хлеба люди ели, действительно, сколько кто хотел, без веса; оттого ни недостатка, ни воровства хлеба не существовало. Капусты хватало с ротного огорода на круглые годы. Говядина и некоторые другие припасы приобретались по контракту. Пища была несравненно лучше и разнообразнее, нежели во всех других ротах: варили попеременно щи, похлебку, горох, кащицу гречневую, ячневую, пшонную, всегда довольно густую и с салом; за обедом все пили квас; кашу давали три раза в неделю одним исправляющимся, но когда испытуемые работали на холоду, в слякоть, тогда и им попадала каша. Столовая, она же и классная, вмещала в себя не более 75-100 чел., поэтому в ней ели только в настоящую зиму, поочередно; в остальное же время обедали и ужинали на дворе, стоя возле дворов. Арестанты выстраивались на дворе в 4 ряда, по команде, по бою в барабан или сигналу горниста «на молитву», стройно пели ее и рядами же подходили к трапезе…
Мастерские роты развиты были, вообще говоря, слабо, о чем нельзя не пожалеть, – но это зависело чисто от известных условий, как-то: от отсутствия в Бресте промышленности, от бедности народонаселения и, главное, от тесноты ротной казармы: негде было положительно ни класть материалов для производства работ, ни рассадить людей сообразно потребностям, – т.е. недоставало места для открытия некоторых одинаковых мастерских в каждом разряде отдельно.
Верст за 6-7 от крепости был казенный, военного же ведомства, кирпичный завод, где работали солдаты дисциплинарной команды, хотя завод этот находился в аренде на коммерческом праве у инженеров. Работа эта так сильно отягощала людей, что они завидовали житью арестантов, а зависть эта порождала то, что в исправительную роту поступали многие солдаты дисциплинарной команды посредством преступлений, нередко нарочито содеянных…
Учились арестанты грамоте, как сказано выше, по полтора, два часа утром, до обеда, по классам. Учили – по методе Столпянского – сам начальник, которому помогал и которого за отсутствием заменял – молодой арестант из почтальонов, а остальных – священник и арестанты пограмотнее; в числе последних не было не только чиновников, дворян, но и из писарей никого. Учителя-арестанты освобождались от черных работ за свои занятия и это внушало к ним уважение со стороны товарищей. Писать учились и на аспидных досках, и на бумаге чернилами, глядя по способностям…
Прибывавших в роту арестантов начальник М.М.Саврасов принимал лично, расспрашивал их о причине, привлекшей их в роту, объяснял им цель пребывания в роте, порядки, наставлял их вести себя безупречно, добавляя при этом, что за противное их постигнут наказания; проступки арестантов разбирал и взыскания за них определял сам; сам же писал прямо набело журналы ротного комитета, приказы по роте. Чтобы не подвергаться нареканиям в пользовании чем-либо казенным или арестантским, – он ничего лично не приходовал и не расходовал, а установил правилом все денежные бумаги и книги подписывать вместе с ним.
Все, что в роте делалось, было гласно; чтобы офицеры не стеснялись свободно подавать голос в Комитете – завел ящик с шарами для закрытой баллотировки щекотливых вопросов, недоразумений. Ничего подобного мы ни в одной роте не видали. <…> К некоторым арестантам приезжали жены, а одна и с 3 малыми ребятами, и так как им нечем было жить, то стараниями начальника они добывали себе места, а первое время жили в кухне его квартиры, что мы лично видели.
В свою очередь арестанты, видя истинную заботливость и попечение о себе со стороны начальника – превозносили его до такой степени, что он «лучше отца родного»; эти слова мы слышали по крайней мере от 100 человек, с которыми мы разновременно толковали…
Евреев-арестантов водили по субботам молиться в городскую синагогу, что благотворно действовало на их нравственность: там они, видя единомышленников, вспоминали родных, раввины поучали их после богослужения, и они легче переносили свое заключение…
В роте был хор певчих из 14 человек; обучал арестантов пению знаток этого дела молодой артиллерийский офицер Ф.А.Мюнхгеймер безвозмездно; пел хор весьма стройно, толком, и покуда рота не располагала собственной церковью – хор ходил петь в городской собор. Действовавших в хоре освобождали за это от наружных работ и награждали чаем, булками…»
P.S. В главе приведено также немало бесед с отбывающими наказание в военно-исправительной роте, даны сведения об их заболеваниях, занятиях, системе исправления, насущных проблемах. Целиком книгу можно прочесть в интернете в формате ПДФ.
Николай Александров, «Брестский курьер»
Похожие статьи:
История Бреста → Брестский конструктивизм: экскурсия для ценителей стиля
Реальный Брест → Первый красный пилот-воздухоплаватель в Брест-Литовске
История Бреста → Что значит – уважение к чужим убеждениям?
История Бреста → Сэм Вабник из Австралии вернулся в родной Брест спустя 82 года