Марк Пискун: история одного из защитников Брестской крепости
Уроженец Пинщины Марк Пискун известен как прошедший через застенки польских тюрем борец за воссоединение Западной Белоруссии и БССР, защитник Брестской крепости, подпольщик, партизан. В послевоенные годы Марк Пискун работал заведующим Жабчицким районным сельхозотделом, а в 1953-м возглавил колхоз имени Суворова в деревне Молотковичи, которым руководил до 1975 года. Боевые и трудовые заслуги Марка Герасимовича отмечены двумя орденами Красной Звезды, орденом Трудового Красного Знамени, Почетной грамотой Верховного Совета БССР за многолетнюю активную работу в сельском хозяйстве, его имя занесено в районную Книгу народной славы. В архиве Музея обороны Брестской крепости хранятся газетные статьи об этом удивительной судьбы человеке, его фотографии и рукописи. В этом материале на своих страницах «Заря» публикует одни из самых ранних воспоминаний Марка Герасимовича записанные в марте 1958 года.
«Перед самой войной я работал заведующим Пинским райкомхозом. Утром 19 мая мне принесли из военкомата повестку.
– Ну, жена, готовь сумку на дорогу, в армию иду, – с радостью сказал я, когда узнал, что меня вызывают на трехмесячные сборы.
Так я впервые начал свою военную жизнь рядовым в роте связи 44-го стрелкового полка. Наше подразделение находилось в лагере, который размещался в южной части Брестской крепости. Недалеко был форт. В нем стоял наш полк.
Шли дни за днями, наполненные обычной боевой учебой. Мы также учились и у кадровых бойцов, которых в нашем подразделении было большинство.
В субботу, перед войной, смотрели документальный фильм «Военная присяга». Его демонстрировали в лагере под открытым небом. После отбоя легли спать. Разбудили нас первые взрывы, донесшиеся из центральной части крепости.
– Война! Война! – закричали мы и в нательном белье сразу кинулись из палаток к оружию.
Один из офицеров хотел нас задержать.
– Куда вы, это же маневры! Что за паника! – кричал он.
И тут снаряды начали лететь в наш лагерь, унося своими взрывами палатки, пирамиды с оружием. От первых взрывов упало несколько бойцов, осколком убило и офицера, которому так не хотелось поверить в это страшное слово «Война!».
– Занять оборону на валу! – раздается команда капитана.
К этому времени мы подобрали винтовки, пулеметы. Оказалось, что у нас нет ни одного патрона.
– Товарищ боец! – приказал мне капитан, – взять два человека, с ними пробраться в форт, доложить командованию обстановку и оттуда доставить боеприпасы. Вас назначаю старшим.
Я повторил приказ командира, мне дали двух бойцов, и мы поползли в направлении Восточных ворот. На дороге лежали убитые и раненые. Задержаться возле них мы не имели права – у нас боевое задание. Сильный огонь врага со стороны ворот и вала нам не дал возможности проникнуть в форт. Мы добрались в один из казематов, которые были расположены в валах. Там мы увидели тяжело раненых бойцов, женщин и детей. Среди них мы встретили одного лейтенанта. Доложили ему, что нас послал капитан за патронами, рассказали о положении, которое сложилось на нашем участке обороны с боеприпасами. Нам выдали три ящика патронов, и мы по-пластунски потащили их под огнем врага, делая себе проходы между убитыми. Связь с командованием полка отложили, решено было скорее доставить в подразделение патроны, которых там ждут бойцы.
Когда добрались до своего участка обороны, мы увидели, что все окапываются на валу, оделись по форме, хотя огонь всё время не затихал как со стороны Мухавца, так и со стороны города.
Нас осталось всего около восьмидесяти человек. Мы разделили патроны. Капитан распорядился назначить командиров. Я помню, что у меня командирами отделений были сержант Чайка, а затем ефрейтор Решетняк.
Вечером, в первый день обороны к нам присоединились новые бойцы и командиры. Они тоже вместе с нами заняли оборону на валу. У многих из них были ручные гранаты.
Попытки фашистов форсировать обводной канал и ворваться в крепость через проход, который был в валу, кончались провалом. Капитан всё время пробовал наладить связь с Центральным островом и Восточным фортом. Однако за все три дня обороны ни один связной не вернулся назад.
– В чем тут дело? Не может быть, чтобы никто из них не дошел, – на четвертый день обороны говорил капитан и тут же обратился к старшему лейтенанту Беликову или Беличенко (фамилию хорошо не помню). – Командуй тут один. Я сам иду на связь!
И он пошел, чтобы пробраться на Центральный остров, но погиб. Его под вечер мы нашли мертвым с пистолетом в руке. Прошел он только около двухсот метров от своего участка обороны.
26 июня мы решили, что оставаться в обороне больше нет никакого смысла: боеприпасы почти кончились, бойцы за всё время боя в глаза не видели еды. Мы разработали план: дождаться вечера и, использовав сумерки, прорваться с боем из окружения. Выйти на этот прорыв думали через проход в валу, которым ночью часто ходили к обводному каналу за водой. После прорыва мне, как человеку хорошо знавшему Брестчину, поручалось вывести всю нашу группу в пинские леса.
Мы все с нетерпением ожидали этого вечера. Готовили гранаты, уточняли все детали, связанные с прорывом. А днем, как на зло, налетели немецкие самолеты. Посыпались на наши окопы бомбы. С каждым взрывом мы не досчитывались многих бойцов, завалило проход, которым мы собрались выйти на прорыв. Близким взрывом меня оглушило и присыпало в окопе.
После этой бомбежки нас осталось всего около десяти человек, да и те все были раненые, оглушенные и контуженные. В таком положении нас захватили фашисты, которые прорвались на вал сразу после того, как кончился налет авиации.
Нас бросили в лагерь «Бяла Подляска», а через пять дней меня с группой военнопленных пригнали в лагерь на станцию Малашевичи. Нас под конвоем водили на разгрузку вагонов, в лес по дрова. Мы подобрали группу из семи человек военнопленных и начали думать о побеге. Сначала решили убить конвойных, которые нас поведут за дровами, забрать оружие и пойти лесом на Пинщину.
Как ни старались, но осуществить этот план мы не имели возможности. Придут солдаты и прикажут выстроиться на работу. Наша семерка станет первой, чтобы попасть в одну группу, а солдаты выбирают одного через пять-шесть человек и таким образом мы не попадали (на работу) в одно место.
25 июля вечером немцы, охранявшие наш лагерь и железнодорожную станцию устроили торжества по случаю распространения слухов о «взятии» Москвы. Охрана лагеря перепилась. Используя обстановку, несколько групп пленных, в числе которых была, и наша семерка, бежало из лагеря. Расходиться приходилось различными путями, ибо большую группу немцы могли бы легко обнаружить. Нашу семерку повел я. Нас поляки переодели, перевели через Буг.
В начале августа 1941 года я пришел в родную деревню Мерчицы, фронт был уже далеко от нас. Через некоторое время мне удалось установить связь, а затем и встретиться с комсомольцами братьями Михаилои и Павлом Фисюк, оставленными в тылу врага для диверсионной работы. Вместе с ними начал сколачивать из местных жителей подпольную группу. Мы запасались оружием, документами, расклеивали по деревням антифашистские листовки. К весне 1942 года наша группа уже проводила активные действия против врага. Мы ушли в лес. К нам приходили советские воины, которые бежали из фашистского плена, люди из ближайших деревень. Меня как более опытного и старшего по возрасту избрали командиром отряда. Ровно через неделю моя группа дала первый бой. В Завишанском лесу на Пинщине мы уничтожили роту немецких солдат, которая шла по дороге, пополнили свой отряд оружием и боеприпасами. Тогда обратили внимание, что на всех шляхах и мостах по Днепро-Бугскому каналу стоит охрана по 10–12 солдат и полицаев. Мы сразу начали действия по уничтожению этих постов.
Вскоре нам было приказано влиться в отряд имени Лазо, а немного позже из этого отряда была образована партизанская бригада имени Молотова. Я работал уполномоченным особого отдела этой бригады в отряде имени Шиша (отряд носил имя своего командира, погибшего на Днепро-Бугском канале во время боя). Обычно в партизанском отряде мне приходилось бывать совсем мало. Всё время ходил вместе с другими партизанами в разведку, на подрыв железной дороги, мостов, «снимал» полицаев и старост, проводил в деревнях собрания и т.д. Пять раз ходил за триста километров на связь в штаб партизанского соединения.
В 1943 году принимал участие в боях под Беленком, недалеко от Иванова, а также вместе с украинскими партизанами мы разгромили большой немецкий гарнизон в городе Любешув на Волынщине. Приходилось часто выполнять задания и в самом Пинске. Однажды в городе мы арестовали восемь немецких солдат и пригнали в лагерь, а во второй раз – семь солдат с автомашиной.
В нашем отряде были люди многих национальностей. Когда открывали концерт художественной самодеятельности, то можно было видеть грузинскую «Лезгинку» и белорусскую «Лявониху», русскую плясовую и украинский «Гопак». С концертами выступали не только в партизанских лагерях, но и в деревнях.
Мы около месяца вели переговоры с командованием румынской части, чтобы оно перевело своих солдат на нашу сторону, но этого нам не удалось сделать. Мы чуть не попали в ловушку. После этого с некоторыми офицерами этой части у нас был короткий разговор. Их вывели «в расход».
В Пинске мы имели своих людей. Им передавали взрывчатку, а они нам – ценные сведения.
Летом 1943 года на базе нашей бригады была образована вторая бригада – Пинская, куда перевели и меня. При этой бригаде начинают свою деятельность Пинские подпольные городской и районный комитеты партии. Тут я работаю от горкома партии командиром группы специального назначения по созданию в городе подпольных партийных организаций вплоть до самого прихода Советской Армии».
*до 25 февраля 1946 года именовалась Рабоче-Крестьянской Красной Армией. – Прим. автора проекта.
Авторский проект Олега ГРЕБЕННИКОВА